Была поздняя осень. Я решила прогуляться и подышать свежим воздухом. Я вышла на улицу и пошла через лес. Я подняла глаза. Небо было тёмным, с тяжёлыми гнетущими облаками. На оголённых деревьях редко встречались увядшие листья. Я думала о лете, о друзьях, об аквапарке, о том как мне было хорошо. Но всё изменилось с переездом в этот дурацкий дом!
Я изначально была против переезда, но вы же знаете современных предков: переезжаем и точка! Уже когда я приехала сюда, мне не понравился ни дом, ни моя новая комната. Тогда я почувствовала себя самым несчастным человеком. Друзей у меня тут нет. Развлекаю себя прогулками по лесу и сидением в интернете. Единственной хорошей новостью была поездка в старый дом на неделю. Родителям нужно подписать какие-то бумажки и забрать оставшиеся вещи. Ну, а я, конечно, всю неделю буду пропадать у друзей.
Я совсем утонула в мыслях и вдруг заметила, что заблудилась! День удался на славу! Мало того, что весь день гнетущее настроение, так ещё и заблудилась! Впереди меня была деревушка. Не совсем обычная. Дым шёл из трубы только одного дома. Я решила спросить у жителей этой покосившейся избушки. Я дошла до этого дома и постучалась. Дверь мне отворила старушка. Она пригласила меня в дом. Я конечно согласилась, я почти вся промокла под дождём. Бабуля посадила меня за стол.
- Ну, рассказывай, что тебя сюда привело? - сказала она.
Я рассказала ей, что заблудилась. Она дала мне какой-то напиток. Сказала, поможет согреться - это настойка мёда с чаем. На вкус очень даже ничего. Но ноги стали как будто ватными... Я упала на пол...
Перед глазами был толстый слой льда. Я хотела выплыть оттуда, осмотрела весь лёд - полыньи нигде не оказалось, воздух уже почти кончился... Вниз меня тянула та самая бабка из покосившейся избушки...
Очнулась я уже в больнице. Рядом со мной сидела моя мама. Она сказала, что меня искали 2 дня и наконец нашли лежащей посреди поля. Я рассказала маме всё. И про прогулку и про то, как заблудилась и про деревню и про бабку.
- Где, ты сказала, находится эта деревня? - спросила мама.
- Сразу за лесом, если идти по тропе.
- Наверное ты что-то путаешь, дочка. Прямо за лесом тебя и нашли посреди поля, там никогда не было никакой деревни.
- Видимо, мне показалось, когда я была во сне. - сказала я, чтобы не показаться сумасшедшей. Но до сих пор меня мучает вопрос - я точно помню, как была у этой бабки! Почему тогда там не было деревни?
Я уже почти забыла об этом, когда вдруг мне пришла посылка. В ней лежала бутылочка. На ней было написано: чтобы согреться. Я выпила. Ноги стали ватными... И я упала на пол... Что было дальше, для меня остаётся загадкой, но я помню, как искала полынью в непрозрачном толстом льду...
ДЕРЕВНЯ, КОТОРОЙ НЕТ НА КАРТЕ….ПРОСТО ЕЁ НЕТ…
15 февраля 1943 года в деревне Гуторово Батуринского (ныне Ярцевского) района карателями были зверски замучены 147 мирных жителей – женщин, стариков, детей. Всех их убили …не немцы, не латыши…- УКРАИНЦЫ из группы ГФП-721 (группа фельдполиции)… Вот как эта деревня «прославилась» .
«Незадолго войны в нашей деревне было 86 домов. В колхозе «Заря» трудилось свыше четырех сотен мужчин, а сколько подростков, я и сказать не могу точно. В этом крепком хозяйстве насчитывалось 100 дойных коров и 85 лошадей, была своя свиноферма. Колхозники разводили овец…
Люди жили припеваючи, ни в чем не нуждались. «
И вот такие «герои» -
Ну вот, например, Александр Юрьевич Юхновский (он же Мироненко) -
Отец Юхновского Иван Юрьевич Юхновский был бывшим офицером петлюровской армии и сотрудничал с местной полицией, куда и пристроил по малолетству сына… Так, препарируем дальше….
Когда в Ровно пришли немцы, отец «трудоустроил» сынка переводчиком (образование в бывшем СССР позволяло) в ягдкоманду, а затем и в тайную полевую полицию… Карьера, однако…
В 44-м году Юхновский вступил в РККА и под фамилией Мироненко дошел до Германии,
Отстав от обоза части… а затем присвоив сам себе ордена Красной Звезды и Славы 3 степени (он был писарем в части)…. И остался ПОБЕДИТЕЛЕМ в звании «старшина».
Интересно: что сказали бы награждавшие его, узнав, что в начале своей карьеры переводчика Мироненко-Юхновский публиковал в оккупационных газетах стихи, восхваляющие Гитлера и проклинающие большевиков и «мировое еврейство»?
Боевой путь –
В Красной Армии он сражался с врагом до октября 1951 года и закончил свой боевой путь писарем штаба 8-й гвардейской дивизии. Тогда же и начал писать стихи. Просоветские, однако…Ну, понятно, окопник…Боец за свободу и независимость.
Затем стал…поэтом. ГММ, скажет читатель. Как это?
Да все просто. Он выбрал путь литературы и журналистики. М, начиная, с 52 года, сразу по демобилизации, он уже работал в газете «На стройке», а с 61 года и в издательстве «Аэрофлота»…. С 1965 года он уже член партии коммунистов.
Знание языков пригодилось. Он переводил и шести языков и даже перевел на русский язык книгу Пытлика « Сражающийся Ярослав Гашек», по которой впоследствии был поставлен фильм.. «Я служил и работал, как мог, и, видимо, неплохо; сделал бы еще больше полезного, если бы не тягость случившегося», – сообщил он с простодушным цинизмом в письменных показаниях после ареста. К середине 70-х годов он, уже примерный семьянин и отец взрослой дочери, стал заведующим редакцией издательства Министерства гражданской авиации. Издательство «Воениздат» приняло к публикации книгу его воспоминаний о войне, написанную, как отмечали рецензенты, увлекательно и с большим знанием дела, что, впрочем, неудивительно, ибо Мироненко-Юхновский был фактическим участником многих событий, правда, «с другой стороны баррикад».
Мироненко даже выдвинули в партком издательства, и ему открывалась, таким образом, возможность дальнейшей весьма неплохой карьеры. И в связи с этим выдвижением от него потребовали документально подтвердить получение ордена Славы, о чем Мироненко ранее заявлял. Этого он сделать не смог, и проведенная проверка выявила расхождения в двух собственноручно написанных им автобиографиях: в одной он писал, что служил в Красной армии с начала войны, в другой – что до 1944 года проживал в оккупации на Украине. Членам парторганизации это показалось подозрительным, тем более что впервые нестыковки в биографии фигуранта были замечены еще в 1959 году. И из Министерства гражданской авиации «куда надо» был послан соответствующий запрос.
Итак, Александр Иванович Юхновский, он же «Хлыст», он же «Алекс Лютый», свою службу немцам начал осенью 1941 года переводчиком в немецкой полиции в городе Ромны в возрасте шестнадцати лет. С апреля 1942 года по август 1944-го он состоял уже в ГФП-721. Как гласит сухая оперативная сводка, все это время он «участвовал в массовых расстрелах и истязаниях советских граждан». В ходе расследования сотрудники 7-го отдела 5-го управления Комитета государственной безопасности (специального отдела, занимавшегося розыском военных преступников) сумели проследить карьеру предателя, почти всю войну служившего в ГФП-721 – тайной полевой полиции. Оперативники и следователи проехали по 44 населенным пунктам, опросили множество людей и смогли досконально воссоздать жизненный путь Мироненко-Юхновского. К делу даже подключили коллег из «Штази» – службы безопасности тогдашней ГДР (именно в их распоряжении, а вовсе не на Лубянке была большая часть уцелевших архивов гестапо и прочих карательных структур рейха).
Тут, видимо, следует вкратце пояснить, о какой именно организации идет речь. В романах о войне и в фильмах, да и в учебниках и исторических книгах часто говорится, что на оккупированной территории СССР действовало гестапо. На самом же деле функции тайной полиции исполняла СД: служба безопасности при СС, ведомство обергруппенфюрера Рейнхарда Гейдриха. А в прифронтовой полосе действовала организация, малоизвестная широкой публике, – тайная полевая полиция, или ГФП: «Гехайменфельдполицай» (Geheimefeldpolizei). Само собой большинство служащих в ГФП были туда откомандированы именно из гестапо, и, разумеется, методы ничем не отличались от применявшихся этим ведомством. ГФП входила в Главное управление имперской безопасности (РСХА) в качестве V управления. Вместе с тем организации ГФП на местах подчинялись разведке и контрразведке вермахта, полевым и местным комендатурам. При этом они исполняли функции гестапо в зоне боевых действий, во фронтовых и армейских тылах одновременно являясь армейской службой безопасности наряду с полевой жандармерией. Интересно, что сказали бы награждавшие его, узнав, что в начале своей карьеры переводчика Мироненко-Юхновский публиковал в оккупационных газетах стихи, восхваляющие Гитлера и проклинающие большевиков и «мировое еврейство»?
-Так где подозреваемый? (старый анекдот).
-На даче.
-Да вы охренели, майор, ему сейчас у параши место, а вы его на дачу?
-Да, товарищи полковник, на даче. На даче показаний.
Но вот давая в КГБ показания, Юхновский поначалу пытался представить себя всего лишь слепым исполнителем отцовской воли (именно отец и пристроил его в полицию) и пытался убедить, что состоял в ГФП-21 лишь в качестве переводчика. Но очень быстро выяснились довольно-таки странные обстоятельства. Например, что юный Юхновский быстро завоевал авторитет у немцев, был зачислен на все виды довольствия и получил пистолет, при этом не имея никакого звания и числясь всего-навсего переводчиком. «Припертый к стенке» Мироненко признается, что ему «приходилось» на допросах «избивать арестованных резиновой дубинкой».
Свидетель Хмиль – простой человек, задержанный в ходе облавы, вспоминал: «Я просил Сашу, чтобы он меня не бил, говорил, что ни в чем не виноват, даже вставал перед ним на колени, но он был неумолим. Переводчик Саша допрашивал меня и избивал с азартом и инициативой».
Другие свидетели говорят примерно это же. «Алекс избивал резиновым шлангом сбежавшего из лагеря и пойманного в облаве пленного, ломал ему пальцы». «На моих глазах Юхновский расстрелял какую-то девушку. Ей было лет семнадцать. За что – не сказал». «Летом 1943 года он избил какую-то женщину до бессознательного состояния. Потом ее выбросили во двор, потом увезли».
Единственный изо всех «хиви» (аббревиатура от нем. «Hilfswilliger»: персонал вермахта и иных германских ведомств, набранный из жителей оккупированных территорий), состоявших в ГФП-721, он был награжден немецкой медалью «За заслуги для восточных народов». Более того, как вспоминали его сослуживцы (иных привозили на процесс из тюрем, где они отбывали наказание за измену Родине), все полицаи очень боялись Алекса – при том что многие из них годились ему в отцы. То же самое, как и тот факт, что полицаи беспрекословно выполняли указания Александра Юхновского, отмечают и свидетели. В показаниях одного из них сообщалось, как в каком-то городке Алекс Лютый дал по морде пытавшемуся что-то возражать бургомистру, и присутствовавший заместитель начальника ГФП-721 Мюллер не возражал. Другие вспоминали, как развязно временами он вел себя с оккупантами: как свой или «почти свой». Ни с чем подобным следователи не сталкивались.
Что же такого особенного сделал для немцев этот заурядный переводчик? Не был ли Алекс Лютый, к примеру, сотрудником так называемой «Русской тайной полиции»: особой организации, действовавшей среди советских граждан, служивших оккупантам? Или, может быть, он состоял в какой-то иной немецкой спецслужбе? В этой связи упомянем об одном любопытном эпизоде его биографии. В 1943 году Юхновский был премирован поездкой в Третий рейх. Само по себе это иногда практиковалось – однако, как гласят свидетельские показания, он не особо распространялся относительно поездки, отделываясь россказнями о знакомствах с немецкими девушками и посещении кинотеатров. Что опять-таки нехарактерно, ибо подобным «экскурсантам» не только рекомендовали как можно чаще восхвалять увиденное ими в «Великой Германии», но даже просто обязывали выступать с соответствующими лекциями перед нацистскими пособниками и населением. Быть может, Юхновского посылали не отдыхать, а учиться? Быть может, у нацистов были весьма далеко идущие виды на этого жестокого, молодого и умного карателя?
Алекс Лютый презирал не только земляков вообще, но и тех украинцев, которые служили немцам вместе с ним – в особенности. Возможно, подобно нынешним правосекторцам видел себя не со своим народом, а с «высшей арийской расой» (или по крайней мере считал себя ее привилегированным слугой).
Еще один «герой!
Зыков Федор Иванович…
Все юбилейные награды военкомат исправно и регулярно выдавал и Федору Ивановичу Зыкову. Фамилия Зыкова всплыла, когда слежлватель Алексей Кузовов проверял заявление по факту расстрела жителей деревни Гуторово. В ходе расследования выяснилось, что соратник Тараканова Зыков причастен к множеству преступлений.
Цинизму светловолосого паренька (в детстве родители называли его солнышком, золотцем) поражались даже фашисты. Он лично проводил допросы и сам убивал. Бывало, ведут человека на расстрел, а щеголь Федор идет следом, на ходу обрабатывая ногти маникюрной пилочкой. Потом достанет парабеллум и хладнокровно расстреливает жертву. «Я жив не буду, если кого-нибудь не убью! – вспоминают свидетели крики Зыкова. – Сжег весь Пречистенский район, сожгу Смоленск и всю Россию!».
(Как-то очень похоже на заявление «оранжевой принцессы» Юлии)…
Зыков лично замучил партизана Сашу Прудникова. Семнадцатилетнего паренька распяли на столе, и Зыков, закатав рукава, четвертовал мальчика. Кинжалом вырезал уши, нос, язык, половые органы. Выколол глаза. Вырезал на теле Прудникова звезду. Мучения продолжались несколько часов, но Саша никого не выдал.
Когда Смоленщину освободили, Зыков отступил вместе с немцами. Вскоре он «повысил квалификацию» в лагере особого назначения (Летцен), получил звание подпоручика и в 1944 году в составе полусотни власовских офицеров был направлен в Освенцим. Страшно даже представить себе, чем занимался ангелоподобный Зыков в концлагере…
Федора Зыкова судил военный трибунал Московского военного округа. Смертный приговор был оглашен 5 мая 1989 года в ДК железнодорожников Смоленска. Здесь же в 1987 году судили Тараканова. В 1990-м Зыкова расстреляли. Тараканова – в 1988-м.
На месте трагедии стоит сейчас мемориал, но до него можно добраться разве что на внедорожнике.
Местность сейчас называется «Гуторова пустошь»…
Ребята, мы вкладываем душу в сайт. Cпасибо за то,
что открываете эту
красоту. Спасибо за вдохновение и мурашки.
Присоединяйтесь к нам в Facebook
и ВКонтакте
Кажется, мы нашли самое уютное и неспешное место на земле.
У деревни Гитхорн в Голландии есть замечательная особенность - здесь не передвигаются на машинах или автобусах, просто дорог тут почти нет, только каналы. Поэтому главным транспортом служат лодки, а второе имя деревни - Голландская Венеция. Отсюда и неповторимая атмосфера тишины, уюта и полного релакса. Все здесь дышит покоем и неспешным устоем обычной голландской деревушки 18 века.
Нам в сайт даже очень нравится эта идея: подплыл к дому, припарковал лодку и идешь наслаждаться прекрасным видом из окна своей гостиной. Тишина, красота, спокойствие.
История деревни начинается в 1230 году, когда группа беженцев с юга страны нашла это место. Единственное, что им бросилось в глаза - это огромное количество козьих рогов, которые остались после сильного потопа. Именно в этом и кроется секрет названия деревни - Goat horns или «козьи рога» .
Со временем люди не только изменили название деревни на более благозвучное, но и обнаружили, что здесь полным-полно торфа. Обрадованные находкой, жители выкапывали торф в тех местах, где это им было удобней всего. В результате таких раскопок появлялись ямы, впоследствии они стали озерами, а затем и цепочкой каналов, которая сейчас притягивает туристов, как магнитом.
Дома в деревне в основном расположены на островках и соединены деревянными мостами, которых тут более 50 штук.
Была поздняя осень. Я решила прогуляться и подышать свежим воздухом. Я вышла на улицу и пошла через лес. Я подняла глаза. Небо было тёмным, с тяжёлыми гнетущими облаками. На оголённых деревьях редко встречались увядшие листья. Я думала о лете, о друзьях, об аквапарке, о том как мне было хорошо. Но всё изменилось с переездом в этот дурацкий дом!
Я изначально была против переезда, но вы же знаете современных предков: переезжаем и точка! Уже когда я приехала сюда, мне не понравился ни дом, ни моя новая комната. Тогда я почувствовала себя самым несчастным человеком. Друзей у меня тут нет. Развлекаю себя прогулками по лесу и сидением в интернете. Единственной хорошей новостью была поездка в старый дом на неделю. Родителям нужно подписать какие-то бумажки и забрать оставшиеся вещи. Ну, а я, конечно, всю неделю буду пропадать у друзей.
Я совсем утонула в мыслях и вдруг заметила, что заблудилась! День удался на славу! Мало того, что весь день гнетущее настроение, так ещё и заблудилась! Впереди меня была деревушка. Не совсем обычная. Дым шёл из трубы только одного дома. Я решила спросить у жителей этой покосившейся избушки. Я дошла до этого дома и постучалась. Дверь мне отворила старушка. Она пригласила меня в дом. Я конечно согласилась, я почти вся промокла под дождём. Бабуля посадила меня за стол.
Ну, рассказывай, что тебя сюда привело? - сказала она.
Я рассказала ей, что заблудилась. Она дала мне какой-то напиток. Сказала, поможет согреться - это настойка мёда с чаем. На вкус очень даже ничего. Но ноги стали как будто ватными… Я упала на пол…
Перед глазами был толстый слой льда. Я хотела выплыть оттуда, осмотрела весь лёд - полыньи нигде не оказалось, воздух уже почти кончился… Вниз меня тянула та самая бабка из покосившейся избушки…
Очнулась я уже в больнице. Рядом со мной сидела моя мама. Она сказала, что меня искали 2 дня и наконец нашли лежащей посреди поля. Я рассказала маме всё. И про прогулку и про то, как заблудилась и про деревню и про бабку.
Где, ты сказала, находится эта деревня? - спросила мама.
Сразу за лесом, если идти по тропе.
Наверное ты что-то путаешь, дочка. Прямо за лесом тебя и нашли посреди поля, там никогда не было никакой деревни.
Видимо, мне показалось, когда я была во сне. - сказала я, чтобы не показаться сумасшедшей. Но до сих пор меня мучает вопрос - я точно помню, как была у этой бабки! Почему тогда там не было деревни?
Я уже почти забыла об этом, когда вдруг мне пришла посылка. В ней лежала бутылочка. На ней было написано: чтобы согреться. Я выпила. Ноги стали ватными… И я упала на пол… Что было дальше, для меня остаётся загадкой, но я помню, как искала полынью в непрозрачном толстом льду…
