БАБУШКА И ВНУК
– Я ещё хочу погулять! – сказал Володя. Но бабушка уже снимала своё пальто.
– Нет, дорогой, погуляли, и хватит. Папа и мама скоро с работы придут, а у меня не готов обед.
– Ну ещё хоть немножко! Я не нагулялся!. Бабушка!
– Некогда мне. Не могу. Раздевайся, поиграй дома.
Но Володя раздеваться не хотел, рвался к двери. Бабушка взяла у него лопатку и потянула шапку за белый помпон. Володя обеими руками схватился за голову, хотел удержать шапку. Не удержал. Хотел, чтобы пальто не расстёгивалось, а оно будто само расстегнулось – и вот уже качается на вешалке, рядом с бабушкиным.
– Не хочу играть дома! Гулять хочу!
– Вот что, дорогой, – сказала бабушка, – если ты меня не будешь слушаться, я к себе домой от вас уеду, вот и всё.
– Ну и уезжай! У меня мама есть!
Бабушка ничего не ответила и ушла на кухню.
За широким окном – широкая улица. Молодые деревья заботливо подвязаны к колышкам. Обрадовались солнцу и зазеленели как-то все вдруг. За ними – автобусы и троллейбусы, под ними – яркая весенняя трава.
И в бабушкин сад, под окна маленького загородного деревянного дома тоже, наверное, пришла весна. Проклюнулись нарциссы и тюльпаны на клумбах... Или, может быть, ещё нет? В город весна всегда немножко раньше приходит.
Бабушка приехала осенью, помочь Володиной маме, – мама стала работать в этом году. Володю покормить, с Володей погулять, Володю спать уложить... Да ещё завтрак, да обед, да ужин... Бабушке было грустно. И не потому грустно, что вспомнила о своём саде с тюльпанами и нарциссами, где могла бы греться на солнышке и ничего не делать – просто отдыхать... Для себя самой, для себя одной много ли найдётся дел? Грустно стало бабушке потому, что Володя сказал: «Уезжай!»
А Володя сидел на полу, посередине комнаты. Кругом – машины разных марок: заводная маленькая «Победа», большой деревянный самосвал, грузовик с кирпичиками, поверх кирпичиков – рыжий Мишка и белый заяц с длинными ушами. Покатать Мишку и зайца? Дом построить? Завести голубую «Победу»?
Завёл ключиком. Ну и что? Протрещала «Победа» через всю комнату, уткнулась в дверь. Ещё раз завёл. Теперь кругами пошла. Остановилась. Пусть стоит.
Начал Володя мост из кирпичиков строить. Не достроил. Приоткрыл дверь, вышел в коридор. Осторожно заглянул в кухню. Бабушка сидела у стола и быстро-быстро чистила картошку. Тонкие завитки кожуры падали на поднос. Володя сделал шаг... два шага... Бабушка не обернулась.
Володя подошёл к ней тихонько и стал рядом. Картошины неровные, большие и маленькие. Некоторые совсем гладкие, а на одной...
– Бабушка, это что? Будто птички в гнёздышке сидят?
– Какие птички?
А ведь правда, немножко похоже на птенчиков с длинными, белыми, чуть желтоватыми шейками. Сидят в картофельной ямке, как в гнезде.
– Это у картошки глазки, – сказала бабушка.
Володя просунул голову под бабушкин правый локоть:
– Зачем ей глазки?
Не очень удобно было бабушке чистить картошку с Володиной головой под правым локтем, но бабушка на неудобство не жаловалась.
– Сейчас весна, картошка начинает прорастать. Это росток. Если картошку посадить в землю, вырастет новая картошка.
– Бабушка, а как?
Володя вскарабкался к бабушке на колени, чтобы лучше разглядеть странные ростки с белыми шейками. Теперь чистить картошку стало ещё неудобнее. Бабушка отложила нож.
– А вот так. Смотри сюда. Видишь, совсем крошечный росточек, а этот уже побольше. Если картошку посадить в землю, ростки потянутся к свету, к солнцу, позеленеют, листики на них вырастут.
– Бабушка, а это у них что? Ножки?
Цитата:
(Anonymous)
Рассказ Осеевой "Бабка"
У нас дома была тоненькая книжка рассказов для детей, и по названию одного из них называлась книжка - "Бабка". Мне было, наверное, лет 10, когда я прочитала этот рассказ. Произвел он на меня тогда такое впечатление, что всю жизнь нет-нет, да вспоминаю, и всегда наворачиваются слёзы. Потом книжка куда-то исчезла...
Когда у меня родились дети, я очень хотела прочитать им этот рассказ, но никак не могда вспомнить имя автора. Сегодня опять вспомнился рассказ, нашла его в Интернете, прочитала... Снова охватило то щемящее чувство, которое впервые ощутила тогда, в детстве. Теперь уже давно нет моей бабуленьки, ушли мама с папой, и, поневоле, со слезами на глазах думаю о том, что уже никогда не смогу им сказать, как я их люблю, и как мне их не хватает...
Мои дети уже выросли, но я обязательно попрошу их прочитать рассказ "Бабка". Он заставляет задуматься, воспитывает чувства, трогает душу...
Цитата:
Anonymous)
Сейчас прочла " Бабку" семилетнему сыну. И он плакал! А я радовалась: плачет, значит живой, значит есть в его мире Черепах, Бэтмэнов и Пауков место для настоящих человеческих эмоций, для такой ценной в нашем мире жалости!
Цитата:
hin67
утром, отвозя ребенка в школу, почему то неожиданно вспомнил, как нам в школе читали рассказ "Бабка".
во время чтения кто то даже усмехнулся, а учительница сказала, что когда им читали, то некоторые плакали. но у нас в классе никто не проронил ни слезинки. учительница закончила читать. вдруг с задней парты послышалось рыдание, все обернулись-это ревела самая некрасивая девочка нашего класса...
пришел я на работу в инете нашел рассказ и вот сижу взрослый мужик перед монитором и слезы наворачиваются.
странно......
"Бабка"
Валентина Осеева Рассказ
Бабка была тучная, широкая, с мягким, певучим голосом. В старой вязаной кофте, с подоткнутой за пояс юбкой расхаживала она по комнатам, неожиданно появляясь перед глазами как большая тень.
- Всю квартиру собой заполонила!.. - ворчал Борькин отец.
А мать робко возражала ему:
- Старый человек... Куда же ей деться?
- Зажилась на свете... - вздыхал отец. - В инвалидном доме ей место вот где!
Все в доме, не исключая и Борьки, смотрели на бабку как на совершенно лишнего человека.
Бабка спала на сундуке. Всю ночь она тяжело ворочалась с боку на бок, а утром вставала раньше всех и гремела в кухне посудой. Потом будила зятя и дочь:
- Самовар поспел. Вставайте! Попейте горяченького-то на дорожку...
Подходила к Борьке:
- Вставай, батюшка мой, в школу пора!
- Зачем? - сонным голосом спрашивал Борька.
- В школу зачем? Темный человек глух и нем - вот зачем!
Борька прятал голову под одеяло:
- Иди ты, бабка...
- Я-то пойду, да мне не к спеху, а вот тебе к спеху.
- Мама! - кричал Борька. - Чего она тут гудит над ухом, как шмель?
- Боря, вставай! - стучал в стенку отец. - А вы, мать, отойдите от него, не надоедайте с утра.
Но бабка не уходила. Она натягивала на Борьку чулки, фуфайку. Грузным телом колыхалась перед его кроватью, мягко шлепала туфлями по комнатам, гремела тазом и все что-то приговаривала.
В сенях отец шаркал веником.
- А куда вы, мать, галоши дели? Каждый раз во все углы тыкаешься из-за них!
Бабка торопилась к нему на помощь.
Да вот они, Петруша, на самом виду. Вчерась уж очень грязны были, я их обмыла и поставила.
Отец хлопал дверью. За ним торопливо выбегал Борька. На лестнице бабка совала ему в сумку яблоко или конфету, а в карман чистый носовой платок.
- Да ну тебя! - отмахивался Борька. - Раньше не могла дать! Опоздаю вот...
Потом уходила на работу мать. Она оставляла бабке продукты и уговаривала ее не тратить лишнего:
- Поэкономней, мама. Петя и так сердится: у него ведь четыре рта на шее.
- Чей род - того и рот, - вздыхала бабка.
- Да я не о вас говорю! - смягчалась дочь. - Вообще расходы большие... Поаккуратнее, мама, с жирами. Боре пожирней, Пете пожирней...
Потом сыпались на бабку другие наставления. Бабка принимала их молча, без возражений.
Когда дочь уходила, она начинала хозяйничать. Чистила, мыла, варила, потом вынимала из сундука спицы и вязала. Спицы двигались в бабкиных пальцах то быстро, то медленно - по ходу ее мыслей. Иногда совсем останавливались, падали на колени, и бабка качала головой:
- Так-то, голубчики мои... Не просто, не просто жить на свете!
Приходил из школы Борька, сбрасывал на руки бабке пальто и шапку, швырял на стул сумку с книгами и кричал:
- Бабка, поесть!
Бабка прятала вязанье, торопливо накрывала на стол и, скрестив на животе руки, следила, как Борька ест. В эти часы как-то невольно Борька чувствовал бабку своим, близким человеком. Он охотно рассказывал ей об уроках, товарищах.
Бабка слушала его любовно, с большим вниманием, приговаривая:
- Все хорошо, Борюшка: и плохое и хорошее хорошо. От плохого человек крепче делается, от хорошего душа у него зацветает.
Иногда Борька жаловался на родителей:
- Обещал отец портфель. Все пятиклассники с портфелями ходят!
Бабка обещала поговорить с матерью и выговаривала Борьке портфель.
Наевшись, Борька отодвигал от себя тарелку:
- Вкусный кисель сегодня! Ты ела, бабка?
- Ела, ела, - кивала головой бабка. - Не заботься обо мне, Борюшка, я, спасибо, сыта и здрава.
Потом вдруг, глядя на Борьку выцветшими глазами, долго жевала она беззубым ртом какие-то слова. Щеки ее покрывались рябью, и голос понижался до шепота:
- Вырастешь, Борюшка, не бросай мать, заботься о матери. Старое что малое. В старину говаривали: трудней всего три вещи в жизни - богу молиться, долги платить да родителей кормить. Так-то, Борюшка, голубчик!
- Я мать не брошу. Это в старину, может, такие люди были, а я не такой!
- Вот и хорошо, Борюшка! Будешь поить-кормить да подавать с ласкою? А уж бабка твоя на это с того света радоваться будет.
Ладно. Только мертвой не приходи, - говорил Борька.
После Обеда, если Борька оставался дома, бабка подавала ему газету и, присаживаясь рядом, просила:
- Почитай что-нибудь из газеты, Борюшка: кто живет, а кто мается на белом свете.
- "Почитай"! - ворчал Борька. - Сама не маленькая!
- Да что ж, коли не умею я.
Борька засовывал руки в карманы и становился похожим на отца.
- Ленишься! Сколько я тебя учил? Давай тетрадку!
Бабка доставала из сундука тетрадку, карандаш, очки.
- Да зачем тебе очки? Все равно ты буквы не знаешь.
- Все как-то явственней в них, Борюшка.
Начинался урок. Бабка старательно выводила буквы: "ш" и "т" не давались ей никак.
- Опять лишнюю палку приставила! - сердился Борька.
- Ох! - пугалась бабка. - Не сосчитаю никак.
- Хорошо, ты при Советской власти живешь, а то в царское время знаешь как тебя драли бы за это? Мое почтение!
- Верно, верно, Борюшка. Бог - судья, солдат - свидетель. Жаловаться было некому.
Со двора доносился визг ребят.
- Давай пальто, бабка, скорей, некогда мне!
Бабка опять оставалась одна. Поправив на носу очки, она осторожно развертывала газету, подходила к окну и долго, мучительно вглядывалась в черные строки. Буквы, как жучки, то расползались перед глазами, то, натыкаясь друг на дружку, сбивались в кучу. Неожиданно выпрыгивала откуда-то знакомая трудная буква. Бабка поспешно зажимала ее толстым пальцем и торопилась к столу.
- Три палки... три палки... - радовалась она.
* * *
Досаждали бабке забавы внука. То летали по комнате белые, как голуби, вырезанные из бумаги самолеты. Описав под потолком круг, они застревали в масленке, падали на бабкину голову. То являлся Борька с новой игрой - в "чеканочку". Завязав в тряпочку пятак, он бешено прыгал по комнате, подбрасывая его ногой. При этом, охваченный азартом игры, он натыкался на все окружающие предметы. А бабка бегала за ним и растерянно повторяла:
- Батюшки, батюшки... Да что же это за игра такая? Да ведь ты все в доме переколотишь!
- Бабка, не мешай! - задыхался Борька.
- Да ногами-то зачем, голубчик? Руками-то безопасней ведь.
- Отстань, бабка! Что ты понимаешь? Ногами надо.
* * *
Пришел к Борьке товарищ. Товарищ сказал:
- Здравствуйте, бабушка!
Борька весело подтолкнул его локтем:
- Идем, идем! Можешь с ней не здороваться. Она у нас старая старушенция.
Бабка одернула кофту, поправила платок и тихо пошевелила губами:
- Обидеть - что ударить, приласкать - надо слова искать.
А в соседней комнате товарищ говорил Борьке:
- А с нашей бабушкой всегда здороваются. И свои, и чужие. Она у нас главная.
- Как это - главная? - заинтересовался Борька.
- Ну, старенькая... всех вырастила. Ее нельзя обижать. А что же ты со своей-то так? Смотри, отец взгреет за это.
- Не взгреет! - нахмурился Борька. - Он сам с ней не здоровается.
Товарищ покачал головой.
- Чудно! Теперь старых все уважают. Советская власть знаешь как за них заступается! Вот у одних в нашем дворе старичку плохо жилось, так ему теперь они платят. Суд постановил. А стыдно-то как перед всеми, жуть!
- Да мы свою бабку не обижаем, - покраснел Борька. - Она у нас... сыта и здрава.
Прощаясь с товарищем, Борька задержал его у дверей.
- Бабка, - нетерпеливо крикнул он, - иди сюда!
- Иду, иду! - заковыляла из кухни бабка.
- Вот, - сказал товарищу Борька, - попрощайся с моей бабушкой.
После этого разговора Борька часто ни с того ни с сего спрашивал бабку:
- Обижаем мы тебя?
А родителям говорил:
- Наша бабка лучше всех, а живет хуже всех - никто о ней не заботится.
Мать удивлялась, а отец сердился:
- Кто это тебя научил родителей осуждать? Смотри у меня - мал еще!
И, разволновавшись, набрасывался на бабку:
- Вы, что ли, мамаша, ребенка учите? Если недовольны нами, могли бы сами сказать.
Бабка, мягко улыбаясь, качала головой:
- Не я учу - жизнь учит. А вам бы, глупые, радоваться надо. Для вас сын растет! Я свое отжила на свете, а ваша старость впереди. Что убьете, то не вернете.
* * *
Перед праздником возилась бабка до полуночи в кухне. Гладила, чистила, пекла. Утром поздравляла домашних, подавала чистое глаженое белье, дарила носки, шарфы, платочки.
Отец, примеряя носки, кряхтел от удовольствия:
- Угодили вы мне, мамаша! Очень хорошо, спасибо вам, мамаша!
Борька удивлялся:
- Когда это ты навязала, бабка? Ведь у тебя глаза старые - еще ослепнешь!
Бабка улыбалась морщинистым лицом.
Около носа у нее была большая бородавка. Борьку эта бородавка забавляла.
- Какой петух тебя клюнул? - смеялся он.
- Да вот выросла, что поделаешь!
Борьку вообще интересовало бабкино лицо.
Были на этом лице разные морщины: глубокие, мелкие, тонкие, как ниточки, и широкие, вырытые годами.
- Чего это ты такая разрисованная? Старая очень? - спрашивал он.
Бабка задумывалась.
- По морщинам, голубчик, жизнь человеческую, как по книге, можно читать.
- Как же это? Маршрут, что ли?
- Какой маршрут? Просто горе и нужда здесь расписались. Детей хоронила, плакала - ложились на лицо морщины. Нужду терпела, билась опять морщины. Мужа на войне убили - много слез было, много и морщин осталось. Большой дождь и тот в земле ямки роет.
Слушал Борька и со страхом глядел в зеркало: мало ли он поревел в своей жизни - неужели все лицо такими нитками затянется?
- Иди ты, бабка! - ворчал он. - Наговоришь всегда глупостей...
* * *
Когда в доме бывали гости, наряжалась бабка в чистую ситцевую кофту, белую с красными полосками, и чинно сидела за столом. При этом следила она в оба глаза за Борькой, а тот, делая ей гримасы, таскал со стола конфеты.
У бабки лицо покрывалось пятнами, но сказать при гостях она не могла.
Подавали на стол дочь и зять и делали вид, что мамаша занимает в доме почетное место, чтобы люди плохого не сказали. Зато после ухода гостей бабке доставалось за все: и за почетное место, и за Борькины конфеты.
- Я вам, мамаша, не мальчик, чтобы за столом подавать, - сердился Борькин отец.
- И если уж сидите, мамаша, сложа руки, то хоть за мальчишкой приглядели бы: ведь все конфеты потаскал! - добавляла мать.
- Да что же я с ним сделаю-то, милые мои, когда он при гостях вольным делается? Что спил, что съел - царь коленом не выдавит, - плакалась бабка.
В Борьке шевелилось раздражение против родителей, и он думал про себя: "Вот будете старыми, я вам покажу тогда!"
* * *
Была у бабки заветная шкатулка с двумя замками; никто из домашних не интересовался этой шкатулкой. И дочь и зять хорошо знали, что денег у бабки нет. Прятала в ней бабка какие-то вещицы "на смерть". Борьку одолевало любопытство.
- Что у тебя там, бабка?
- Вот помру - все ваше будет! - сердилась она. - Оставь ты меня в покое, не лезу я к твоим-то вещам!
Раз Борька застал бабку спящей в кресле. Он открыл сундук, взял шкатулку и заперся в своей комнате. Бабка проснулась, увидала открытый сундук, охнула и припала к двери.
Борька дразнился, гремя замками:
- Все равно открою!..
Бабка заплакала, отошла в свой угол, легла на сундук.
Тогда Борька испугался, открыл дверь, бросил ей шкатулку и убежал.
- Все равно возьму у тебя, мне как раз такая нужна, - дразнился он потом.
* * *
За последнее время бабка вдруг сгорбилась, спина у нее стала круглая, ходила она тише и все присаживалась.
- В землю врастает, - шутил отец.
- Не смейся ты над старым человеком, - обижалась мать.
А бабке в кухне говорила:
- Что это вы, мама, как черепаха, по комнате двигаетесь? Пошлешь вас за чем-нибудь и назад не дождешься.
* * *
Умерла бабка перед майским праздником. Умерла одна, сидя в кресле с вязаньем в руках: лежал на коленях недоконченный носок, на полу - клубок ниток. Ждала, видно, Борьку. Стоял на столе готовый прибор. Но обедать Борька не стал. Он долго глядел на мертвую бабку и вдруг опрометью бросился из комнаты. Бегал по улицам и боялся вернуться домой. А когда осторожно открыл дверь, отец и мать были уже дома.
Бабка, наряженная, как для гостей, - в белой кофте с красными полосками, лежала на столе. Мать плакала, а отец вполголоса утешал ее:
- Что же делать? Пожила, и довольно. Мы ее не обижали, терпели и неудобства и расход.
* * *
В комнату набились соседи. Борька стоял у бабки в ногах и с любопытством рассматривал ее. Лицо у бабки было обыкновенное, только бородавка побелела, а морщин стало меньше.
Ночью Борьке было страшно: он боялся, что бабка слезет со стола и подойдет к его постели. "Хоть бы унесли ее скорее!" - думал он.
На другой день бабку схоронили. Когда шли на кладбище, Борька беспокоился, что уронят гроб, а когда заглянул в глубокую яму, то поспешно спрятался за спину отца.
Домой шли медленно. Провожали соседи. Борька забежал вперед, открыл свою дверь и на цыпочках прошел мимо бабкиного кресла. Тяжелый сундук, обитый железом, выпирал на середину комнаты; теплое лоскутное одеяло и подушка были сложены в углу.
Борька постоял у окна, поковырял пальцем прошлогоднюю замазку и открыл дверь в кухню. Под умывальником отец, засучив рукава, мыл галоши; вода затекала на подкладку, брызгала на стены. Мать гремела посудой. Борька вышел на лестницу, сел на перила и съехал вниз.
Вернувшись со двора, он застал мать сидящей перед раскрытым сундуком. На полу была свалена всякая рухлядь. Пахло залежавшимися вещами.
Мать вынула смятый рыжий башмачок и осторожно расправила его пальцами.
- Мой еще, - сказала она и низко наклонилась над сундуком. - Мой...
На самом дне загремела шкатулка. Борька присел на корточки. Отец потрепал его по плечу:
- Ну что же, наследник, разбогатеем сейчас!
Борька искоса взглянул на него.
- Без ключей не открыть, - сказал он и отвернулся.
Ключей долго не могли найти: они были спрятаны в кармане бабкиной кофты. Когда отец встряхнул кофту и ключи со звоном упали на пол, у Борьки отчего-то сжалось сердце.
Шкатулку открыли. Отец вынул тугой сверток: в нем были теплые варежки для Борьки, носки для зятя и безрукавка для дочери. За ними следовала вышитая рубашка из старинного выцветшего шелка - тоже для Борьки. В самом углу лежал пакетик с леденцами, перевязанный красной ленточкой. На пакетике что-то было написано большими печатными буквами. Отец повертел его в руках, прищурился и громко прочел:
- "Внуку моему Борюшке".
Борька вдруг побледнел, вырвал у него пакет и убежал на улицу. Там, присев у чужих ворот, долго вглядывался он в бабкины каракули: "Внуку моему Борюшке".
В букве "ш" было четыре палочки.
"Не научилась!" - подумал Борька. И вдруг, как живая, встала перед ним бабка - тихая, виноватая, не выучившая урока.
Борька растерянно оглянулся на свой дом и, зажав в руке пакетик, побрел по улице вдоль чужого длинного забора...
Домой он пришел поздно вечером; глаза у него распухли от слез, к коленкам пристала свежая глина.
Бабкин пакетик он положил к себе под подушку и, закрывшись с головой одеялом, подумал: "Не придет утром бабка!"
– Я ещё хочу погулять! – сказал Володя. Но бабушка уже снимала своё пальто.
– Нет, дорогой, погуляли, и хватит. Папа и мама скоро с работы придут, а у меня не готов обед.
– Ну ещё хоть немножко! Я не нагулялся!. Бабушка!
– Некогда мне. Не могу. Раздевайся, поиграй дома.
Но Володя раздеваться не хотел, рвался к двери. Бабушка взяла у него лопатку и потянула шапку за белый помпон. Володя обеими руками схватился за голову, хотел удержать шапку. Не удержал. Хотел, чтобы пальто не расстёгивалось, а оно будто само расстегнулось – и вот уже качается на вешалке, рядом с бабушкиным.
– Не хочу играть дома! Гулять хочу!
– Вот что, дорогой, – сказала бабушка, – если ты меня не будешь слушаться, я к себе домой от вас уеду, вот и всё.
Тогда Володя крикнул злым голосом:
– Ну и уезжай! У меня мама есть!
Бабушка ничего не ответила и ушла на кухню.
За широким окном – широкая улица. Молодые деревья заботливо подвязаны к колышкам. Обрадовались солнцу и зазеленели как-то все вдруг. За ними – автобусы и троллейбусы, под ними – яркая весенняя трава.
И в бабушкин сад, под окна маленького загородного деревянного дома тоже, наверное, пришла весна. Проклюнулись нарциссы и тюльпаны на клумбах... Или, может быть, ещё нет? В город весна всегда немножко раньше приходит.
Бабушка приехала осенью, помочь Володиной маме, – мама стала работать в этом году. Володю покормить, с Володей погулять, Володю спать уложить... Да ещё завтрак, да обед, да ужин... Бабушке было грустно. И не потому грустно, что вспомнила о своём саде с тюльпанами и нарциссами, где могла бы греться на солнышке и ничего не делать – просто отдыхать... Для себя самой, для себя одной много ли найдётся дел? Грустно стало бабушке потому, что Володя сказал: «Уезжай!»
А Володя сидел на полу, посередине комнаты. Кругом – машины разных марок: заводная маленькая «Победа», большой деревянный самосвал, грузовик с кирпичиками, поверх кирпичиков – рыжий Мишка и белый заяц с длинными ушами. Покатать Мишку и зайца? Дом построить? Завести голубую «Победу»?
Завёл ключиком. Ну и что? Протрещала «Победа» через всю комнату, уткнулась в дверь. Ещё раз завёл. Теперь кругами пошла. Остановилась. Пусть стоит.
Начал Володя мост из кирпичиков строить. Не достроил. Приоткрыл дверь, вышел в коридор. Осторожно заглянул в кухню. Бабушка сидела у стола и быстро-быстро чистила картошку. Тонкие завитки кожуры падали на поднос. Володя сделал шаг... два шага... Бабушка не обернулась.
Володя подошёл к ней тихонько и стал рядом. Картошины неровные, большие и маленькие. Некоторые совсем гладкие, а на одной...
– Бабушка, это что? Будто птички в гнёздышке сидят?
– Какие птички?
А ведь правда, немножко похоже на птенчиков с длинными, белыми, чуть желтоватыми шейками. Сидят в картофельной ямке, как в гнезде.
– Это у картошки глазки, – сказала бабушка.
Володя просунул голову под бабушкин правый локоть:
– Зачем ей глазки?
Не очень удобно было бабушке чистить картошку с Володиной головой под правым локтем, но бабушка на неудобство не жаловалась.
– Сейчас весна, картошка начинает прорастать. Это росток. Если картошку посадить в землю, вырастет новая картошка.
– Бабушка, а как?
Володя вскарабкался к бабушке на колени, чтобы лучше разглядеть странные ростки с белыми шейками. Теперь чистить картошку стало ещё неудобнее. Бабушка отложила нож.
– А вот так. Смотри сюда. Видишь, совсем крошечный росточек, а этот уже побольше. Если картошку посадить в землю, ростки потянутся к свету, к солнцу, позеленеют, листики на них вырастут.
– Бабушка, а это у них что? Ножки?
– Нет, это не ножки, это начали расти корешки. Корешки тянутся вниз, в землю, из земли будут воду пить.
– А ростки к солнцу тянутся?
– К солнцу.
– А корешки тянутся в землю?
– Корешки – в землю.
– Бабушка, а куда люди тянутся?
– Люди?
Бабушка положила на стол недочищенную картофелину и прижалась щекой к Володиному затылку:
– А люди тянутся друг к другу.
У Валентины Ивановны родился внук – первый мальчик среди дочек, внучек, племянниц. Как обращаться с девочками, она знала и умела. И это у нее хорошо получалось. Все маленькие, юные и взрослые девочки в их семействе относились к ней хорошо и с уважением. И даже с любовью. Она это сама видела, и ей было понятно, почему. За все время их общения друг с другом, они ни разу не поссорились. Она не давила на них, не делала обидных замечаний, все вопросы решались только спокойно, тихим голосом и даже с чувством юмора. И дети понимали! Откуда она взяла эту манеру общения с детьми – она и сама не знает. Но догадывается, что переняла у своей мамы… Точнее у своих родителей… Мама Валентины Ивановны была чудной бабушкой – вырастила всех внучек, а их было четверо. Последней внучке досталось меньше всего бабушкиного внимания – она уже болела. Валентина Ивановна часто вспоминает, как ее мама быстренько сделает самые неотложные дела, и они с внучками садились играть в игру «Эрудит». На кухне, за большим столом. И ей было не лень, и не трудно, и дети ей не надоедали. И это общее их дело – игра в «Эрудит» — их так сближала! И они сами старались помочь бабушке, вытирали посуду, подметали пол, лишь бы быстрее сесть играть! И еще у них было одно общее дело – писать диктанты. Старшая внучка и ее две подружки садились за тот же большой стол в кухне, и начинался урок. И странное дело, обычно дети не любят дополнительные занятия, а тут даже сами просили ее подиктовать им. И это тоже ей было нетрудно. Валентина Ивановна задумывается теперь, откуда у этой простой женщины, выросшей в деревенской семье, где было шесть детей, где мама была вообще неграмотная, столько понимания – как надо уметь общаться с детьми? Дорогая, милая мама и бабушка, сколько же ты вложила в нас всех своих жизненных сил, своего времени, своего здоровья! Тогда не было никаких книг по психологии, она никогда не читала ничего о воспитании детей. Ее общение с детьми было только общением, а никаким не воспитанием, но результат всего этого огромен! И отец Валентины Ивановны был под стать своей жене – понимал доброе слово, уважал каждого из всех детей и внуков. Он был очень наблюдательный и видел все достоинства и недостатки каждого. И умел похвалить, после похвалы вырастали крылья! И хотелось быть еще лучше! Все дети выросли достойными, ни за кого из них старикам сейчас не было бы стыдно. Еще тогда, в семье своих родителей, Валентина Ивановна поняла, что дети понимают только добро. И больше ничего. У них никого и никогда не наказывали, не предпринимали никаких воспитательных мер. Все дети шалят, портят вещи, получают плохие отметки и доставляют неприятности родителям. Родители всегда « пели в одну дудку». Отец был где-то даже более жалостливым. Тихо, спокойно, почти ласково говорили детям, что им это не нравится, что они расстроились… Никогда не ругали детей, не читали нудных нотаций, не обзывали обидными словами. Все чувствовали, что их любят, гордятся их успехами. Не всегда все бывало гладко — были и неприятные моменты, были и слезы, даже недопонимание, были и большие огорчения. Это жизнь, и в ней все бывает. Но все они были вместе и знали, что если и поругают, то тут же и пожалеют, тут же и помогут, тут же все горой встанут на защиту, и все проблемы незаметно уйдут и опять станет тепло и уютно всем вместе. Все дети знали – они любимы. Сейчас Валентина Ивановна это очень хорошо понимает: самое главное в семье – это любовь и желание заботиться друг о друге, понимать друг друга, вникать в жизнь близких людей. Неважно о ком, о папе или маме, о бабушках или дедушках, о сестренках или о кошках или собаках. Эта атмосфера детства очень по душе Валентине Ивановне… Очень… Валентина Ивановна так же общается с детьми и внучкой, как и ее родители общались со своими детьми и внуками. Так же ненавязчиво везде подставляет руки, так же старается оберегать от житейских неприятностей. Старается не учить, не читать нравоучений, не воспитывать. Если ей что-то не по душе, она старается отнестись к этому с чувством юмора. Хотя всегда переживает за всех, даже по голосу в телефоне может определить, все ли у детей хорошо. И дети платят ей тем же. За что она им благодарна и счастлива за них. Иногда она говорит внучке: рассержусь на тебя. На что внучка отвечает: нет не рассердишься. А теперь у нее новая забота – маленький внук. Будущий мужчина в семье. И она понимает, что главные люди в жизни малыша – это родители. И, слава богу, они умные, образованные, понимающие люди. Но и ее маленькая роль тоже будет сыграна в жизни внука. Валентина Ивановна уверена, что мальчику нужно доброты и заботы гораздо больше, чем девочкам. Ей очень хочется, чтобы любимый мальчик вырос хорошим человеком. Для этого нужно очень многое, и в то же время малое — любовь к ребенку, доброта к нему и забота о нем, общение с ним как с другом. И этому нигде не учат. В наш век это становится большим дефицитом. При наличии огромной информации и в Интернете, и в книгах – все же научиться этому очень и очень трудно. Может быть, даже невозможно. Но старые, не очень хорошо образованные родители обладали этим качеством – они умели жить с детьми и внуками в любви и согласии. Слава богу, Валентина Ивановна тоже этим обладает. И знает: семья — самое большое чудо, подаренное человеку! А уж сохранить это чудо – это нужно суметь… Валентина Ивановна очень постарается… И очень надеется, что в жизни маленького внука найдется и для нее местечко…
Вот некоторые истории моих родственников.
1. Эту историю рассказала мне родная сестра моей бабушки – б. Нина. Всё нижеописанное произошло во время Великой Отечественной войны. Бабушка Нина тогда была ещё совсем девочкой (она 1934 года рождения). И вот как-то Нина осталась ночевать у своей соседки, тети Наташи. А в деревнях было принято в доме держать кур в загородке. И у тети Наташи куры тоже были. Вот все уже легли спать: т. Наташа на кровать, а её дети и Нина с ними – на печь. Свет погасили… Куры тоже успокоились… Тишина… Вдруг резко в темноте одна из куриц – ррррраз! – и перепрыгнула через загородку! Куры забеспокоились. Т. Наташа встала и курицу загнала обратно. Только улеглась, и опять – рраз! – курицы закудахтали, и снова одна перелетела. Т. Наташа встала, зажгла лучину и обратилась к невидимому духу, который беспокоил кур: “Суседушка-атаманушка, к худу или к добру? ” И смотрит: стоит перед ней маленький такой мужичок, ростом около метра, в таком интересном халате полосатом, с пояском, и штанишки такие же. Он и говорит: “Через два дня узнаешь.” А потом схватил одну курицу, задушил и бросил на печь к детям. А после ушёл в подполье. Через два дня т. Наташе пришла похоронка с фронта: муж погиб…
2. А это рассказала мне моя бабушка. Как-то её покойная мать Евдокия после трудового дня легла на печь отдыхать. А ночевала одна. И вот слышит – кто-то совсем рядом, как будто даже внизу печки, точит нож. Звук такой характерный: скрежет металла о брусок. Евдокия испугалась не на шутку. Выглянет с печки вниз, а там никого. Только ляжет, смотрит в потолок, слышит – опять кто-то точит нож. “Ну, -думает Евдокия, – смерть моя пришла!” И стала в уме все молитвы, какие только знала, перебирать и креститься. И слышит – звук этот отдаляется, отдаляется, а потом и исчез совсем… Бабушка говорит, раньше в деревнях печи делали с солью, а нечисть, как известно, соли боится. Так что, возможно, не прочитав молитвы, Евдокия бы не погибла.
3. И эту историю мне рассказала бабушка. Работала она когда-то дворником. Сидели они с бабами как-то на лавке, отдыхали, разговаривали, и речь зашла про нечистую силу. Вот одна женщина и говорит: “Чего далеко ходить? Вот со мной какая история произошла. Сидела я дома с ребёнком, только вот сын у меня родился – Ванечка. Муж ушёл на работу утром, Ваня в колыбели спал, и я решила подремать. Лежу, дремлю и чувствую – кто-то меня под кровать тянет. Я как вскочила, побежала вон из квартиры! И сразу к своему соседу. Прибегаю, говорю: “Пожалуйста, помогите мне Ваню из квартиры вынести! Я очень боюсь заходить!” А сосед у меня военным был и на службу торопился. Он и говорит: “Ой, некогда мне. Попроси кого-нибудь другого, вон Марию Фёдоровну, например.” Мария Фёдоровна – это тоже наша соседка по лестничной площадке. Ну, я быстрее к ней. А она мне и говорит: ” Ты иди к себе в квартиру, у порога три раза вокруг себя обернись, а потом смело шагай и ничего не бойся.” Я так и сделала. Раз крутанулась – ничего, второй раз стала крутиться – вижу, стоит в квартире существо какое-то странное, то ли человек, то ли ещё что-то. Я глаза уже зажмурила, третий раз крутанулась, смотрю – а там такой очень страшный мужчина! Смотрит на меня с прищуром, словно бы даже с издёвкой и говорит: “Что, догадалась-таки?! А теперь поищи своего Ваню” – и исчез! Я бросилась в квартиру, быстрее к люльке, а там нет ребёнка. Я уже испугалась: не с балкона ли он ребёнка сбросил?! Живём на третьем этаже. Я тихонечко так с балкона посмотрела – нет, никто на земле не лежит. Стала я искать в квартире, везде заглянула, еле-еле нашла. Это существо ребёнка моего запеленало и сунуло в пространство между стеной и газовой плитой. А Ванечка спит себе и ничего не слышит. А уж потом я узнала, что в нашей квартире жил некогда мужчина, горький пьяница, который в этом подъезде повесился.”
